Но этот вечер, по всеобщему признанию, был особенный. Перед многолюдным залом — встречи собирают все больше и больше заинтересованных участников — выступали Рейн Вейдеманн, журналист, писатель, интереснейшая фигура в эстонской культуре, общественной жизни, один из самых ярких представителей эстонской интеллигенции, и Валентина Кашина, издатель, замечательная женщина, для которой издание книг — не способ добывать лишь деньги, а некая миссия, предполагающая развитие и укрепление культурных, творческих связей между людьми различных национальностей.

Организаторы вечера, приглашая двух этих широко известных людей, очевидно, хотели показать связь между издателем и автором. Как возникает идея книги? Как автор и издатель находят друг друга? Особенно, если они из разных языковых общин… И наверное, это было бы интересно, тем более, что Валентина Кашина недавно как раз издала — впервые на русском языке — книгу Рейна Вейдеманна.

Но, думается, разговор получился и более глубоким, и более острым, чем, возможно, предполагалось сначала. Он дал столько поводов для размышлений, что к нему возвращаешься вновь и вновь, и так хотелось бы встретиться с этими людьми снова, чтобы договорить уже до конца. Хотя возможно ли это — договорить до конца? Встречи представителей эстонской и русской интеллигенции на таком вот уровне совсем, увы, нечасты. Мы ведь живем в параллельных мирах. Тем более важен такой разговор.

Вряд ли удастся передать его полностью на страницах газеты, он был не только глубоким, но и горячим, эмоциональным, но я попробую коснуться лишь некоторых моментов.

Кстати, совсем не случайно профессор Барабанер, ректор института, в конце встречи вспомнил нашумевшую в свое время статью академика Наана, вызвавшую резкое неприятие тогдашних властей. Статья так и называлась «Власть и дух».

По мысли Наана, власть — это всегда давление, это всегда в какой-то степени насилие, в том числе и насилие над духовным миром человека, попытка формирования его по своему желанию и подобию. Власть, что бы ни говорили, почти всегда исходит из авторитарных принципов, так уж она устроена. Однако интеллигенция, живущая, как правило, и действующая по гуманистическим канонам, должна этим попыткам насилия над личностью, над людьми противостоять. Эта проблема власти и духа существовала во все времена. События прошлого года показали, что проблема актуальна и теперь, в наши дни.

Рейн Вейдеманн, по его словам, собирался говорить о роли эстонской культуры в обществе. Но когда он увидел этот переполненный людьми зал, то решил поговорить о судьбах эстонских писателей, об их влиянии на человеческие умы и души. И надо было слышать, как он говорил…

Он вспоминал Кристьяна Яака Петерсона, «эстонского Пушкина», первого эстонского, как позже писал Яан Кросс, «культурного революционера». То, что сделал когда-то Пушкин для русской литературы, Петерсон сделал для эстонской. Он, по словам Вейдеманна, способствовал рождению и повышению самосознания эстонцев. Те, кто бывал в Тарту, очевидно, помнят памятник этому человеку: монумент высотой не менее чем в три человеческих роста — долгополый сюртук простолюдина обтягивает гордо выпрямленную спину, в руках дорожный посох, намекающий на крестьянскую простоту. Парадокс, горько сказал Вейдеманн, заключается в том, что эстонское общество осознало роль Петерсона, величие того, что он сделал, только через 100 лет, когда его самого уже давно не было в живых. Хотя именно он, как писал Кросс, был истинно национальной личностью. Вейдеманн напомнил нам, как рассматривал национальную личность Яан Кросс. Эти слова стоит привести дословно, так много они значат для нас, сегодняшних… «Это человек, который знает свою национальность и открыто признается в своей принадлежности к ней, считая это своим достоянием, — не впадая при этом в национальный фетишизм,.. который, будучи сознательным, доступными и подходящими для него средствами борется с национальной несправедливостью, — не впадая при этом в шовинизм».

Известны 15 стихотворений, которые написал Петерсон, или, быть может, это те, которые дошли до нашего времени. Всего 15… Но это, как говорит Вейдеманн, ствол эстонской литературы.

Кстати, с именем Петерсона связано первое появление в эстонской культуре трех цветов — белого, черного, синего. Он предчувствовал, как говорит Вейдеманн, символичность этих цветов для Эстонии.

Очевидно, такое определение национальной личности мог бы дать и сам Вейдеманн. Мы ведь знаем его книгу о детском доме, главным героем которой был отнюдь не эстонец, мы знаем его выступления в печати, по телевидению, за что его прозвали «красным профессором». Мы помним его выступления в апрельские дни, за что его тоже подвергали остракизму. Однако, будучи верным своим жизненным принципам, он и сегодня безбоязненно говорит то, что считает правдой, что считает нужным сказать людям.

Он рассказывал нам о высочайшем моральном авторитете эстонских писателей: того же Яана Кросса, которого называл «великим европейцем», о Бетти Альвер, благодаря которой эстонцы знают творчество Пушкина, о Крейцвальде, всякое напоминание о котором всегда влечет за собой полное открытий путешествие к праэстонкости.

Ведь эпос «Калевипоэг», по словам Вейдеманна, заложил прочную основу для развития оригинальной эстонской литературы, но наряду с этим он послужил текстом, создавшим эстонскую нацию. Вот как велико было влияние эстонских писателей, не только Крейцвальда, но и Антона Хансена-Таммсааре, и Оскара Лутса, и других, более поздних. Они были властителями душ.

Конечно, все или почти все, кто был в этом зале, знали эти имена, читали многие тексты. Но так интересно было слушать оценки, аналогии, сопоставления эстонского литератора, человека, понимающего общественную значимость литературы, вообще культуры, тем более, что, по словам Вейдеманна, своя, настоящая, оригинальная эстонская культура родилась сравнительно недавно, в первой половине XIX века это была еще, в сущности, переведенная немецкая культура. Но эстонские деятели взяли оттуда то, что пыталось противостоять, что противостояло немецкой культуре. Первым профессиональным эстонским писателем считается Эдуард Вильде. И, по словам Вейдеманна, именно он, в первую очередь, способствовал тому, что в писателях стали видеть властителей душ.

Чем это кончилось, мы тоже знаем. Поющая революция была, по существу, последним всплеском силы, активности, влияния эстонской творческой интеллигенции. И поневоле возник вопрос: что стало с этой творческой элитой? Куда и почему ушло ее влияние? Почему молчит творческая интеллигенция и тогда, когда голос ее, казалось бы, должен быть особенно громким? Стали всем довольными, сытыми, рядовыми гражданами, которым уже не нужно это беспокойство — забота о влиянии на общество, на атмосферу в нем, на общественный климат?

Вейдеманн не стал уходить от ответа. Быть может, только Вейдеманн и мог сказать ту короткую, но страшную в своей простоте фразу, которую он и сказал: «Мы сдались…»

Но, очевидно, сдались все-таки не все. Мы ведь помним, что он был одним из тех профессоров, которые предупреждали об опасности переноса Бронзового солдата. И мы помним, что именно он первым сказал, обращаясь с телеэкрана ко всем, что недопустимо говорить о русском языке как о языке оккупантов.

Я, кстати, спросила его перед началом встречи, почему он посчитал нужным для себя выступить перед русскоязычной аудиторией. И он даже удивился этому вопросу. «Я без комплексов, — сказал он. — Мы ведь живем в одном государстве. Конечно, доминирующая культура здесь — эстонская, но ведь нельзя не признать, что в Эстонии есть огромное количество людей русской культуры». Позже в своем выступлении он скажет, что чистой культуры, по существу, вообще нет, в глубине любой национальной культуры спрятаны какие-то аллюзии, переплетения, совпадения.

Кстати, профессор Барабанер уже потом, позже, когда в зале продолжалось горячее обсуждение всего услышанного за бокалом вина, скажет, что сейчас упорно делаются попытки разбить кодекс чести, свод моральных правил, принципов на то, что принадлежит эстонской интеллигенции, и то, чем живет русская. Но у лучших представителей интеллигенции кодекс чести все же один или должен быть единым.

Одним из совпадений, если хотите, этого интереснейшего вечера было выступление Валентины Кашиной, начавшей с того, что издательство КПД, которым она руководит, возникло 10 лет назад — в этом году будет отмечаться юбилей — именно при поддержке Вейдеманна, работавшего тогда в Министерстве культуры.

Может быть, оно, издательство, и живо до сих пор, считает Валентина, что его авторов трудно «пристегнуть» к какой-то одной культуре в узком смысле этого слова. И это правда. Писатели, которые притягиваются к этому издательству, к самой Валентине, люди, чьи книги она издает, выламываются, выходят за рамки какой-то одной культуры. Может быть, именно этим они особенно интересны.

За эти 10 лет тираж выпущенных Валентиной Кашиной книг превысил 90 тысяч. Это очень много для такой маленькой, в общем, страны, как Эстония. За этими цифрами стоит поразительный труд, такой творческий поиск, такая колоссальная работа, переоценить которую невозможно.

Мы не раз рассказывали на страницах нашей газеты о сериях выпускаемых ею книг и еще будем рассказывать, поскольку ее книги уже раскупаются, высоко оцениваются не только в Эстонии, но и за рубежом, там, где есть, где существует русский язык. Они самобытны, эти книги, они оригинальны, интересны и по содержанию, и по оформлению, и по использованию материалов. Недаром издательство КПД, книги, выпускаемые им, попали в знаменитый каталог Сороса, что считается особенно престижным.

Удивительно, между прочим, что именно в Эстонии русское книгоиздание, в отличие от Латвии и Литвы, развивается активно, развивается со своей продуманной стратегией и практикой. И работа издательства КПД — лучший тому пример.

Кстати, профессор Барабанер, подводя итоги этого разговора, сказал, что в прежние времена, даже сравнительно далекие, главным городом книгоиздания в Прибалтике была Рига. Но теперь центр русского книгоиздательства перемещается в Таллинн. И с этим трудно не согласиться, особенно, когда слушаешь таких знатоков, таких энтузиастов книги, таких мастеров, как Валентина Кашина, когда смотришь на выпущенные ею книги…